agrish

Наконец-то дал себе труд разобраться со словом Распад из одноименного стихотворения Б.Л.Пастернака. Заглянул в комментарий к тому из "ББП" - там написано, что это название железнодорожной станции. Принялся искать в интернете, на схемах дорог. Хотя за век платформу вполне могли ликвидировать, но, вероятно, остался бы населенный пункт. И нашел-таки убедительную версию.

РАСПАД

Вдруг стало видимо далеко
Во все концы света.
Гоголь

Куда часы нам затесать?
Как скоротать тебя, Распад?
Поволжьем мира чудеса
Взялись, бушуют и не спят.

И где привык сдаваться глаз
На милость засухи степной,
Она, туманная, взвилась
Революционною копной.

По элеваторам, вдали,
В пакгаузах, очумив крысят,
Пылают балки и кули,
И кровли гаснут и росят.

У звезд немой и жаркий спор:
Куда девался Балашов?
В скольки верстах? И где Хопёр?
И воздух степи всполошён:

Он чует, он впивает дух
Солдатских бунтов и зарниц,
Он замер, обращаясь в слух.
Ложится - слышит: обернись!

Там - гул. Ни лечь, ни прикорнуть.
По площадям летает трут.
Там ночь, шатаясь на корню,
Целует уголь поутру.

Взятое вне местного контекста, это стихотворение может порождать не до конца верные толкования. Так, наш выдающийся учёный Юрий Лотман толкует слово «распад» как метафору, в которой связаны два смысла - физический (типа «радиоактивный распад») и духовный - по аналогии со словами Гамлета «Распалась связь времён» - см.: Ю. М. Лотман. Структура художественного текста. М., 1970, с, 253. [Это] верно лишь отчасти. Но в оригинале у Шекспира речь идёт не о распаде времени, а о том, что «век вывихнул сустав» (the time is out of joint). Слово «Распад» пишется у поэта с большой буквы и воспринимается как топоним. Но станции или полустанка с таким названием около Балашова нет. Я предположил, что речь идёт о станции Пады (23 версты от города), куда Пастернак мог заехать по ошибке. Доцент А. Ф. Седов выдвинул более убедительную гипотезу - поезд, везший поэта, мог задержаться у станции Пинеровка, возле которой есть ложбина, по-местному «распадок». Это слово, возможно, понравилось поэту, вообще любившему диалектизмы, и он превратил его в название случайной остановки. Тем более что оно прямо ассоциировалось с тогдашним состоянием дел в Российской молодой республике. О «дезорганизации и распаде» России говорилось тогда же в резолюции Балашовского Совета от 24 августа 1917 года (см.: архив Балашовского филиала ГАСО, фонд №39, опись 1, ед. хр. 18). Кроме того, для поэта распад ассоциировался и с положительным моментом - старое, расшатываясь, давало дорогу новому, в том числе новому видению вещей. Отсюда эпиграф из «Страшной мести» Гоголя «вдруг стало видимо далеко во все концы света». Критик Яков Гордин воспринимает стихотворение как «провидение будущего ужаса» революции см.: Гордин. Поэт и хаос\\ Нева, 1993. №4, С. 211-262. С этим нельзя согласиться. «Распад» у поэта не страшен, в нём ощутимо тревожно-радостное любопытство и даже восторг лирического героя перед «чудесами» этого «Поволжья мира». Мы специально выделили жирным шрифтом строфу о звёздах, ведущих спор о Балашове и Хопре, поскольку эти строки полностью, как нам представляется, оправдывают «космический» зачин нашей книги. Поэт такого масштаба как Пастернак имел настолько смелое воображение, что уголок «глухой» провинции представился ему как часть Космоса, неразрывная составная часть мироздания. «Распад», звёзды, Балашов, Хопёр, степь - всё это знаки тревожно-высокого состояния мира и духа, в котором сливаются воедино бунты и зар­ницы, огонь и ветер. Это и реальность тех дней - в Балашовский Совдеп 3 августа 17 года поступило донесение: «Сегодня ночью сгорела одна из крупных мельниц села Романовка» (архив Балашовского филиала ГАСО, фонд №3 - ИА, оп. 1, дело №953).
(В.С. Вахрушев)

Как я люблю ее в первые дни 
Только что из лесу или с метели! 
Ветки неловкости не одолели. 
Нитки ленивые, без суетни, 
Медленно переливая на теле, 
Виснут серебряною канителью. 
Пень под глухой пеленой простыни. 

Озолотите ее, осчастливьте 
И не смигнет. Но стыдливая скромница 
В фольге лиловой и синей финифти 
Вам до скончания века запомнится. 
Как я люблю ее в первые дни, 
Всю в паутине или в тени! 

Только в примерке звезды и флаги, 
И в бонбоньерки не клали малаги. 
Свечки не свечки, даже они 
Штифтики грима, а не огни. 
Это волнующаяся актриса 
С самыми близкими в день бенефиса. 
Как я люблю ее в первые дни 
Перед кулисами в кучке родни. 

Яблоне — яблоки, елочке — шишки. 
Только не этой. Эта в покое. 
Эта совсем не такого покроя. 
Это — отмеченная избранница. 
Вечер ее вековечно протянется. 
Этой нимало не страшно пословицы. 
Ей небывалая участь готовится: 
В золоте яблок, как к небу пророк, 
Огненной гостьей взмыть в потолок. 

Как я люблю ее в первые дни, 
Когда о елке толки одни! 

Когда-то жену В.С. Высоцкого, Л. В. Абрамовой, в Киеве забрали в милицию. В.С. ее сопровождал в этом «походе».
Театр на Таганке гастролировал в Киеве, и Люся приехала навестить мужа. Дело было жарким летом, и она оделась по сезону, но ее наряд показался местным стражам порядка слишком вызывающим. В милиции измеряли сантиметром длину бретелек на сарафане Л.В. и в конце концов оштрафовали ее "за оскорбление мiста-героя Киева". (Прошу извинить, если ошибся в написании). Много лет назад я слышал эту историю от самой Люси.